Проза

Оглавление

Казачинский порог

Двухпалубный пассажирский дизель-электроход «А. П. Чехов» подходил к Казачинскому порогу. Капитан Селиванов вышел на мостик. На семафорной мачте блок-поста «Два свистка» висел черный цилиндр — ход сверху разрешен. Он привычно прохаживался от борта к борту перед ходовой рубкой, поглядывая на залитые солнцем таежные берега. Отраженные в енисейской воде, берега плыли в его прозрачной синеве.

Уже сорок лет Михаил Демьянович Селиванов плавал по Енисею и любил эту грозную, своенравную реку.

Енисей был прекрасен для него в любую погоду, и без борьбы со стихией не было для капитана жизни.

Приближался порог... Вот и узкий, ревущий коридор между подводными скалами. Никто не отважился в сумерки пройти этот порог — Енисей безжалостен.

Вот и сейчас... Вокруг неожиданно потемнело, и вода покрылась множеством крупных пузырьков. Пошел сильный и частый град. Плывущий вдали на лодке рыбак укрыл голову телогрейкой и низко пригнулся ко дну лодки. Крупные градины с оглушительным грохотом бомбардировали железную палубу судна. Град стал усиливаться, и вскоре не только порог, но и берега скрылись в зловещей седине. Первый штурман и рулевой плотно прижались лбами к стеклам ходовой рубки, стараясь разглядеть хоть какой-нибудь ориентир, но все расплывалось в этом хаосе, растворялось в черном кошмаре...

Я стоял у штурвала. Все мое внимание было приковано к капитану — его силуэт едва просматривался через окно рубки. В открытые настежь двери врывался вместе с шумом порога и грохотом града громкий и резкий голос Селиванова:

— Левее, левее, жмись к скале. Леве-е-е! — кричал он. — На правый

борт! Руль на правый борт! Заходи в слив!..

Михаил Демьянович быстро двигал ручки электрических телеграфов, маневрируя машинами. Судно кренится, поворачивая в сторону...

— Одерживай!..

Рядом с судном стремительно проносится бакен.

— Забирай вправо! Дави корпусом поворотный бакен!..

Где-то здесь, под водой, каменистая плита Модест, на которой когда-то потерпел аварию старый товарно-пассажирский пароход «Модест». Он налетел на эту плиту, переломился пополам и затонул. В хорошую погоду требуется большая сноровка, чтобы пройти Казачинский порог. А в этом аду, в этом грохоте и реве непогоды все зависело от опыта, воли и интуиции капитана. Любая случайность, и...

Стрелка аксиометра, которая показывает отклонение пера руля, лихорадочно вращается из стороны в сторону, делая резкие зигзаги. Судно кренится, поворачивая то влево, то вправо.

— Отворачивай от Заостровки! Остров справа по курсу!

Я оглушен непогодой и автоматически выполняю команды капитана...

И вот порог позади...

Град разом стихает. Енисей чист и отливает густой синевой. Палуба

покрыта толстым слоем крупных ледяных горошин. Они сверкают на солнце. Седые волосы капитана похожи на цвет этих ледяных шариков.

А пассажиры, переждав непогоду в каютах, снова вышли на прогулочную палубу, на свежий воздух и, облокотившись на поручни фальшборта, любуются берегами Енисея, густо поросшими тайгой и двойной радугой, опоясовшей Казачинский порог.

Енисей дышал напряженной будничной жизнью.

Случай в пути

Двухпалубный пассажирский дизель-электроход «Байкал» возвращался последним рейсом из Дудинки. Морозный северный ветер и метели укрыли седой пеленой непогоды предзимний Енисей. Густая шуга двигалась по всему плесу. Ни берегов, ни встречных судов.

Енисей сильно штормило. Тысячетонное судно легко поднимало на крутой волне: оно резко кренилось то в одну, то в другу сторону, словно спотыкаясь на неровной, ухабистой дороге. Когда снеговые заряды ненадолго стихали, открывались низкие заснеженные берега, посветлевшие таежные дали, уснувшие до весны. С каждым днем увеличивались забереги, сужая русло реки.

В ходовой рубке дизель-электрохода на вахте находился первый штурман. У штурвала стоял рулевой. За бортом стояла еще ночь, хотя часы показывали шесть часов утра. Штурман, прильнув к локатору, следил за экраном, где контурно высвечивались берега, командовал курс рулевому и периодически производил промеры глубин по эхолоту. Зеленый глазок эхолота настороженно смотрел на людей. Сверив показания приборов, штурман выходил на капитанский мостик, прислушивался к непогоде и тянул руку к гудку. «Иду в тумане» — звучали три продолжительных сигнала.

Холодный, колючий ветер со снегом плотно окутал вахтенного штурмана, пронизывая насквозь. Он возвращался в рубку, привычно ступая по качающейся палубе. В рубке снова приникал к локатору. Тот негромко и нудно визжал, вплетая свой голос в шум непогоды и работающих дизелей.

В дверь постучали. Вошел вахтенный матрос. За его спиной послышалось всхлипывание. Плакала женщина. Она старалась сдерживать слезы, но не могла. Штурман с трудом понимал слова:

— Там... доченька... умирает...

Штурман подошел к телефону.

— Галина Ивановна, срочно в амбулаторию. Девочке плохо

В трубке он услышал сонный голос судового медика:

— Что случилось?

— Не знаю. На месте разберетесь. Матрос проводит маму с девочкой к вам.

И, обращаясь к матросу, сказал:

— Проводите женщину к врачу, помогите ей донести девочку. Поднимите радиста, может потребуется.

Минут через пятнадцать штурман позвонил снова:

— Галина Ивановна, больная у вас? Да-да. Тяжелое? Срочная операция? Хорошо-хорошо, сейчас доложу капитану. Держите нас в курсе.

Звонок разбудил капитана.

— Так, — выслушав штурмана, проговорил он. — Вызовите Красноярск на связь. Объявите по судовой трансляции, может быть, среди пассажиров есть врачи. Шторм не стихает? Плохо. Сейчас приду.

Капитан был в рубке, когда в дверь кто-то робко постучал. Вошла женщина.

— Я детский врач, — сказала она. — Где у вас больная?

— Николай Харитонович, — обратился капитан к штурману, — проводите доктора.

Капитан вызвал радиста.

— Город на связи? Хорошо, — и капитан протянул ему радиограмму. — Срочно передайте в пассажирский отдел.

Вернулся штурман. Он снова принял управление судном на себя.

Зазвонил телефон. Капитан снял трубку:

— Галина Ивановна? Ей хуже? Делаете девочке уколы? Да-да, связь с городом есть. Пришла в сознание? Подождите, город вызывает на переговоры.

В радиорубке радист передал капитану радиомикрофон. Связь была неважной, много шума, помех, но слова можно было разобрать. Город спрашивал, капитан отвечал громко, стараясь перекричать все радиопомехи:

— Острый аппендицит. Аппендицит! Восемь лет. С мамой. Девочка теряет сознание. Кислород на исходе. Что? Прошли Горошиху. До Туруханска пять часов хода. Какая погода? Снег, шторм. Хорошо, ждем указаний.

Капитан опять позвонил в амбулаторию:

— Что? По-прежнему плохо. Состояние шоковое? Галина Ивановна,

подождите, город вызывает. Трубку не кладите.

— Да. капитан на связи. Так, так... хорошо, сообщу, —  и, уже обращаясь к радисту, сказал, — Со связи не уходить.

Капитан снова взял телефонную трубку:

— Алло! Галина Ивановна. Что? Судороги? Тяжело дышит? Держитесь, держитесь, пожалуйста. Из Туруханска вылетел вертолет с врачами. Через полчаса будет у нас. Готовьте девочку к эвакуации.

— Словно стараясь помочь людям, метель стихает. И только Енисей

продолжает вздымать белые гребни волн.

Скоро вдали показалась серая точка. Она приближалась, росла, принимая очертания вертолета. Вот машина прошла с громким рокотом над судном и повернула к правому берегу, показывая тем самым, где она намерена приземлиться. Но в такую погоду шлюпку просто разобъет у берега огромными волнами, да и ледяной припай не позволит ей подойти близко к берегу.

Впереди, в двухстах метрах от судна, находится небольшой Селивановский осередок, вершина которого едва высовывается из воды. Волны с шумом докатывались до него, то укрывая, то оголяя желтый песок. Это было, пожалуй, самое удобное место для посадки вертолета и передачи на него больной девочки.

Капитан сбавил ход до самого малого. Риск был, но выбирать не приходилось. Красными ракетами капитан показал направление и место предполагаемой посадки вертолета. Летчики поняли его, и, сделав облет осередка, стали снижаться.

Дизель-электроход развернулся поперек реки, лагом к волне. Качка усилилась, но так было безопаснее спускать шлюпку с подветренной стороны. Опытные матросы, боцман и первый штурман в красных спасательных жилетах спрыгнули в шлюпку. И хотя корпус судна защищал ее от гуляющих по реке волн, шлюпку высоко поднимало на мятой волне у борта. Крепкие руки команды держали ее почти на метровом расстоянии от судна.

Вот и девочка, завернутая в одеяло. Ее бережно подхватывает первый штурман, и шлюпка сразу отходит. Матросы дружно гребут, налегая на весла. Шлюпка высоко поднимается на волне и с размаху ныряет в пустоту. С корабля тревожно следят за ними.

Вертолет ждет на осередке. Лопасти его винтов продолжают вращаться. Непогода слизывает с колес речной песок.

Шлюпка приближается. У осередка, чтобы шлюпку не захлестнуло волнами, гребцы по пояс в воде стали удерживать ее на месте. Первый штурман, подняв больную девочку над головой, понес ее к вертолету. Из рук в руки она была передана врачам.

Вода отступила от колес под напором вращающихся лопастей, вертолет медленно оторвался от земли и взял курс на Туруханск. Шлюпка возвратилась на судно. Рейс продолжался.

Через два часа ликующий радист вбежал в ходовую рубку.

— Спасена! Спасена! — кричал он и подал капитану радиограмму.

Капитан зачитал ее вслух:

— «Байкал» кс Селиванову тчк Девочке сделана операция зпт жизнь ее

вне опасности тчк Начальник пристани Корольский тчк

Капитан передал радиограмму первому штурману:

— Николай Харитонович, отнесите ее матери.

Он нашел ее в вестибюле. Женщина читала радиограмму, и слезы радости заливали ее лицо. Она прижала листок к губам и шептала:

— Доченька, милая, жива...

Схватка

Ослепительное солнечное утро. Над Енисеем — тишина. Даже птицы не осмеливались нарушить удивительное безмолвие.

Судно шло вблизи берега, оставляя за собой крутые волны. Неожиданно в глаза ударил слепящий поток света. Но вот дизель-электроход повернул: встречные лучи исчезли, и люди увидели редкое зрелище.

Огромный орел, ожесточенно хлопая крыльями, пытался вытащить из воды крупного тайменя. Жертва оказалась тяжелой и сильной. И он все ниже опускался к воде. Коснулся ее, еще раз собрав силы, попробовал оторваться, но сильный рывок рыбы глубоко погрузил его в воду. На поверхности торчали только голова да кончики крыльев.

Схватка продолжалась. Орел так и не смог подняться вверх. Но и таймень обессилел.

Неуклюже загребая воду крыльями, как веслами, орел медленно подплывал к берегу. Вот рыба коснулась грунта. Орел взмахнул мокрыми крыльями, держа добычу в когтях. Тяжело опустился у самого уреза воды

и неподвижно застыл на месте, не в силах разжать когти.

Теплоход был уже рядом. Набежавшая волна подбросила тайменя и понесла вместе с орлом обратно в реку. Орел с трудом расправил крылья, подпрыгнул и перенес улов подальше к берегу. Таймень серебристой полоской распластался на песке и слегка шевелил хвостом. Орел безжизненно свесил крылья и, не поворачивая головы, смотрел на свою жертву.

Судно замедлило ход, остановилось. С кормы спустили шлюпку. Четверо матросов дружно налегли на весла. На руле стоял боцман. Он держал шлюпку вразрез течения — так меньше сносило. Берег быстро приближался.

— Суши весла! — подал команду боцман. Под днищем зашуршала

галька, нос по инерции выскочил далеко на песок. Все выпрыгнули.

Шлюпку подтянули к берегу и привязали к большому кусту тальника. Все пошли к орлу. Слышался мерный плеск волн и скрип гальки под ногами. Чуть выше шумела густая енисейская тайга.

Вот и орел, большой и беспомощный. Кто-то задел палкой опущенное крыло — орел не двигался. Только зрачки его устало шевелились.

Таймень неподвижно лежал на песке. Он весил не меньше пятнадцати килограммов.

— Рыбу возьмем на судно, а что с орлом? Заберем? — спросил матрос у

боцмана.

Боцман покачал головой, молча достал нож собственной конструкции и подошел вплотную к птице. Внимательно посмотрел на тайменя, присел и взмахнул ножом: раз, другой...

Таймень, разрезанный на три части, лежал под орлом. В когтях у него осталась добрая треть рыбины.

— Это твоя доля, сказал боцман, с уважением глядя на победителя. —

Ты ее честно заработал.

Человек за бортом

Пассажирский дизель-электроход «Байкал» шел последним рейсом на

север. Было 5 октября 1981 года. Красноярск проводил судно десятиградусным морозом и метелью. Дул сильный холодный ветер, и все живое пряталось от непогоды. Пассажиры, в основном норильчане, привыкшие к такой погоде, изредка выходили на палубу, и, облокотившись на поручни фальшборта, вглядывались в неясные очертания берегов, скованные заберегами. Но долго не задерживались, и спешили спрятаться от пронизывающего встречного ветра в теплые каюты.

Темнело рано, и уже в шесть часов вечера, когда проходили Казачинский порог, основательно стемнело. Старпом, Николай Харитонович Губич, прислушиваясь к шуму локатора и вою ветра, вглядывался в ночную темень, давая команды рулевому, стоящему у штурвала, корректируя курс судна. Иногда он плотно прижимался к экрану локатора, сверяя курс с визуальным наблюдением.

Судно слегка покачивало, креня то на один, то на другой борт. Изредка старпом выходил из рулевой рубки на пронизывающий ветер, пристально вглядывался через бинокль в сумеречную мглу, и снова возвращался в ходовую рубку.

В полночь его сменил капитан Селиванов. Михаил Демьянович, опытный капитан, заступил на ночную вахту.

Николай Харитонович произвел обход судна, проверил вахтенную службу, и, дав указания, ушел в каюту. В уютной теплой комнате он присел за столик, выпил стакан некрепкого чая. Посмотрел на часы. Было пол первого ночи. Он разделся, выключил свет и приоткрыл шторы на окне, но в кромешной тьме ночи за бортом ничего разглядеть не мог. Старпом лег в постель, и под привычную монотонную вибрацию судна заснул.

Но сон его был недолог. Разбудил судовой гудок, три коротких сигнала которого извещали о тревоге «Человек за бортом». Он быстро соскочил с постели, зажег свет и машинально посмотрел на часы. Было 1 час 30 минут ночи. Быстро оделся и через две минуты был уже на корме судна.

Вахтенная служба спускала спасательную шлюпку на воду. Судно уже развернулось носом против течения и подрабатывало винтами, чтобы его не сносило вниз. Вдоль бортов с легким звоном и скрежетом проплывали льдины.

Слева вдали виднелись огни поселка. Ангара — догадался старпом по идущему ледоходу. Он возглавил спасательную команду, и шлюпка отчалила от борта. Двое матросов дружно налегли на весла. Николай Харитонович был на носу шлюпки, и, держа в руках переносную судовую рацию и фонарик, вглядывался в темень. Постепенно глаза стали привыкать к темноте.

Пронизывающий ветер гулял по реке, но люди не чувствовали этого. Периодически штурман подавал команду — «Суши весла», что означало гребцам остановиться. Все вглядывались в темноту ночи, стараясь уловить всплески или крики о помощи. Было слышно как скрежетали льдины, цепляясь за борта шлюпки, и с легким звоном и плеском проплывали дальше.

Раз за разом матросы налегали на весла, которые то уходили в воду, то скользили по проплывающим льдинам. Боцман, как мог, лавировал между ними, управляя шлюпкой.

Тревожная, звенящая тишина повисла над Енисеем, нарушаемая ангарским ледоходом и разговором по рации. Прошло уже больше двадцати минут. Надежды найти и спасти утопающего оставалось все меньше и меньше. В холодной, ледяной воде да еще ночью долго не удержаться.

Но вот при очередном прослушивании где-то вдали, справа, послышался то ли вскрик, то ли всплеск. Шлюпка по команде старпома круто развернулась вправо и устремилась на звук. Луч судового фонарика лихорадочно скользил по поверхности воды, выхватывая проплывающие льдины. И вот, наконец, среди качающихся льдин и шуги, что-то зашевелилось. Сдавленный стон вырвался из груди барахтающегося человека, теряющего силы и надежду на спасение.

Резкие взмахи весел, и шлюпка рядом с утопающим. Он ухватился руками за борт шлюпки, но, видимо, в последний момент силы оставили его, и руки сорвались с борта. Боцман метнулся к борту и по пояс с головой ушел в воду, успев ухватить человека за руку. Матрос страховал его, держа за спасательный жилет. Старпом со вторым матросом навалились на другой борт, чтобы шлюпка не зачерпнула бортом воду.

Безжизненное тело с трудом перевалили через борт. Старпом стал оказывать мужчине первую помощь, стараясь привести пострадавшего в чувство, а шлюпка устремилась к дизель-электроходу.

Люди торопились. Дорога была каждая минута. Но вот послышался сдавленный стон пострадавшего. Развернувшись под кормой судна, шлюпка причалила к борту. Утопающего по стремянке подняли наверх, где его приняли крепкие руки вахтенной службы.

Горячий душ и руки доктора сделали свое дело, и спасенный человек,

мужчина лет тридцати пяти, лежал уже в санкаюте под наблюдением

врача. У дверей стояла заплаканная женщина, видимо жена, с двумя малолетними девочками, которых успокаивали проводницы и доктор.

И все это время в диспетчерской пароходства в Красноярске, прибывший по тревоге начальник Енисейского пароходства С. И. Фомин, следил за ходом спасательной операции, готовый оказать немедленно любую помощь. И вот радист подал ему радиограмму с борта «Байкала»:

— дсп пароходства зпт человек спасен зпт состояние нормализуется

тчк кс Селиванов.

А дизель-электроход «Байкал», сделав оборот, продолжил свой рейс на север.

Шаг до катастрофы

Было раннее июльское утро. Пассажирский дизель-электроход «Ипполитов-Иванов» отошел от пристани Красноярска и, сделав оборот, взял курс на север. На его борту находилось 185 туристов из разных городов Союза.

Пассажиры вышли на палубу и, облокотившись на поручни фальшборта, с любопытством разглядывали проплывающие берега, густо заросшие тальником, за которым виднелись высотные дома городского правобережья. Солнце, отражаясь от воды, било в глаза, блики лучей, переливаясь, скользили по белым бортам судна. Встречный ветерок нес речную прохладу, освежая лица людей.

Слева, на высоком яру, показалась линия высотных домов микрорайона Зеленой Рощи. Река петляла, круто поворачивая то в одну, то в другую сторону, огибая мысы и песчаные косы.

В полдень «Ипполитов-Иванов», сделав оборот, причалил к пристани Атаманово. С борта подали сходни, и туристы устремились на берег, где с обеих сторон дороги выстроились местные торговки, образуя временный базар. Туристы покупали молоко, творог, свежие овощи, первую клубнику, соленую и сушеную рыбу, вареный картофель, малосольные огурцы и кедровые орехи.

Прогудел отходной гудок, и все туристы устремились на судно. Пассажиры разошлись по каютам.

В носовом вестибюле на полукруглом кожаном диване сидела симпатичная, миловидная женщина лет тридцати — начальник туристического рейса Любовь Ивановна. Вместе со своими помощниками она разбивала туристов по группам, формировала творческие коллективы, выясняла интересные личности. В носовом музыкальном салоне слышалась музыка, исполняемая на фортепьяно. Кто-то из туристов с хорошим музыкальным образованием исполнял классическую музыку Глинки, Полонез Агинского, Лунную сонату Бетховена, сонаты Баха. На верхней палубе, за фальштрубой,туристы устроились на шезлонках, загорая на июльском солнце.

В шесть часов вечера дизель-электроход подошел к Казачинскому порогу, славившийся своим коварством и узким извилистым ходом среди кипящих по всему руслу волн на многочисленных подводных камнях и скалах.

Начальник туристического рейса из ходовой рубки по микрофону сообщила туристам о подходе к Казачинскому порогу, приглашая всех туристов полюбоваться редким зрелищем пенящего порога, сжимаемого Енисей в этом месте скалистыми берегами.

Пассажиры облепили прогулочную палубу с носа до кормы, где молодежь под судовую музыку продолжала танцы.

При проходе затруднительных участков, таких, как Казачинский порог, капитан лично осуществляет проводку судна. По УКВ связи я связался с туером «Енисей», который заканчивал подъем каравана в пороге, и сообщил ему о подходе пассажирского судна с туристами. Капитан туера, Геннадий Иванович, дал «добро» на проход через Казачинский порог.

На сигнальной мачте блок-поста вывесили черный цилиндр, разрешающий проход судну сверху, и дизель-электроход стал приближаться к порогу, до которого оставалось 15 минут хода.

На случай непредвиденных обстоятельств, на бак судна был направлен боцман с вахтенным матросом, чтобы при острой необходимости быстро отдать якоря. Проводницы находились в своих классах среди пассажирских кают, в машинном отделении запустили второй движок на случай выхода из строя другого. Все судовые службы работали в усиленном режиме. За штурвал встал опытный второй штурман, сменивший рулевого, который отправился проверять герметичность закрытых иллюминаторов в корпусе судна.

Все шло как обычно, в рубку поступили команды с докладами с бака, из машинного отделения и других служб о готовности судна к проходу в порог.

И вдруг все смолкло. Прекратился шум выхлопов работающих дизелей над трубой. Это остановились главные двигатели. Замерла музыка на корме судна, остановились вспомогательные движки. Вырубило рулевое устройство, и все судовые приборы обесточились. Внутренняя и внешняя связь прервалась. Неуправляемый корабль, замедляя ход, несло по течению. Сделать оборот и остановиться в этом месте было негде. Кругом камни...

И без доклада прибежавшего в рубку моториста, я понял, что в топливо попала вода. Исправить положение можно было только через 40—50 минут, а времени не было...

Перед глазами мгновенно пронеслась картина возможного последствия... И тут же сознание переключилось на реальность. Я срочно отправил второго штурмана на палубу перед рубкой передавать команды на бак судна, объявил общесудовую тревогу судовым гудком и отправил прибывшего матроса с распоряжением поднять по тревоге кубрик команды,

а проводницам третьих классов, находящимся в трюмных помещениях, выводить срочно пассажиров на главную палубу, чтобы в случае пробоин и затопления судна не допустить гибели людей.

Взяв большой судовой рупор, громким голосом прокричал второму штурману, чтобы он передал на бак срочно готовить якоря к отдаче.

Любовь Ивановна испуганно спустилась из рубки в свою каюту, рядом с капитанской. В открытые настежь двери доносился плеск воды о корпус судна, шум листвы береговых деревьев и летний пересвист птиц. У Еланского бычка я дал команду двум рулевым, вращающих большой ручной штурвал, повернуть руль на двадцать градусов вправо. Мокрые от пота, взволнованные, они вращали его по кругу, то наклоняясь, то распрямляясь. Чтобы повернуть ручной штурвал с борта на борт, надо было сделать 360 оборотов за две минуты. Ход судна совсем замедлился и его сносило лагом к красному бакену, ограждающему Рублевый камень, на котором в 1953 году пробился и затонул сухогрузный теплоход «Одесса». Бакен прошел вдоль судна, едва не задев его борта.

— Лево на борт! — снова подал я команду, и рулевые дружно изменили

направление вращения штурвала.

Неуправляемое судно медленно сносила вниз, и оно, медленно

разворачиваясь влево, сплывало пока в пределах фарватера. Чуть ниже, у левого берега, находился небольшой рейд, где суда, идущие вниз, делали оборот в ожидании разрешения на проход в порог, когда шла подъемка каравана. Там я планировал сделать оборот и встать на якоря, чтобы задержать сплывающее судно.

Заскочив в каюту, я взял переносную рацию. Выходя из каюты, я услышал причитания в каюте напротив. Я заглянул туда. Любовь Ивановна, стоя на коленях, неистово молилась, причитая:

— Господи, спаси! Господи спаси! — и низко кланялась...

Рация была включена. Я переходил с одного канала на другой. И вот мне ответил обстановочный катер «Аист», который находился у берега на рейде, где я планировал сделать оборот и остановиться. Я объяснил ему ситуацию и спросил, куда лучше выкинуться в случае неминуемой опасности и аварии.

— Здесь кругом сплошные камни. Судно может затонуть в любом месте за пределами фарватера до главной палубы.

Судно продолжало разворачивать поперек реки.

— Подходите к нашему правому борту с носа и по моей команде

упирайтесь в корпус, чтобы помочь быстрее развернуться.

Задымив, 150-сильный катер устремился к аварийному судну. Вот и

белый бакен, ограждающий верхнюю кромку небольшого рейда.

— Отдать левый якорь! — дал я команду на бак.

Отдав его, я планировал задержаться, развернуть судно, а, отдав второй якорь и постепенно потравливая его, остановить судно на якорях. Если сразу отдать якоря и резко зажать ленточный стопор, массой судно их сразу оборвет.

Но характерного грохота отдачи якоря не последовало. Оказалось, что во время отхода от пристани Атаманово, муфта, соединяющая звездочку при выборе якоря, не полностью вышла из зацепления и якорь заело.

— Отдать правый якорь!

Я замер в ожидании. Катер подошел к носу судна, подал швартовные на кнехт.

— Уберите швартовные, вас может подвернуть под наш борт. Давите,

давите носом, что есть силы!

Пустив клубы черного дыма, катер заработал винтами.

И в это время загрохотала якорная цепь. Едва якорь коснулся грунта, я дал команду:

— Завернуть канат!

Судно чуть вздрогнуло, зацепившись якорем за грунт.

— Трави канат... Завернуть канат... Трави канат... Завернуть канат...

Судно быстро разворачивалось на якорной цепи, которую все время потравливали, чтобы она не оборвалась, гася инерцию.

Я дал отбой работе катера.

И вот рывки якорной цепи стали реже, мягче, судно замедлило ход и остановилось. Белый бакен, ограждающий нижнюю границу рейда, находился под самой кормой судна. Последний раз звякнув, якорная цепь прочно удерживала дизель-электроход на месте.

Я присел в рулевой рубке в кресло. Ноги словно онемели. Было какое-то состояние отрешенности от всего пережитого. Только теперь я почувствовал не страх, а какой-то внутренний ужас всего произошедшего...

Минут десять продолжалось состояние какого-то оцепеняющего гипноза.

Но вот затарахтел один вспомогательный движок, заработали приборы, судовая трансляция. Жизнь на судне стала входить в свою колею.

Связавшись с туером «Енисей», попросил разрешения на проход в порог.

Заработали главные двигатели. «Ипполитов-Иванов», выбрал якорь и, сделав оборот, стал заходить в Казачинский порог.

Белые буруны пенились по всей ширине реки, которую пересекала каменистая гряда, образуя узкий извилистый ход. Шум порога сливался с шумом работающих дизелей. Вот и верхний слив. Судно резко поворачивает вправо и стремительно проносится мимо плиты «Модест», через который перекатывались огромные волны.

Здесь, в 1898 году потерпел аварию товарно-пассажирский пароход «Модест», у которого отказало рулевое устройство. Неуправляемое судно нанесло на эту плиту, где он переломился и затонул.

У Заостровки «Ипполитов-Иванов» повернул влево и, взяв курс на Шепелевские створы, по Нижне-Порожинскому перекату вышел из Казачинского порога.

Рейс продолжался.