вернуться на главную | добавить в избранное
Раскрой для себя мир Енисея
Все красоты
Енисея
 
Интерактивная карта Енисея
   

Петля Никифора Пенды

История судоходства на Енисее так же, как история самой реки, не имеет ни начала, ни конца. Наш отсчёт начинается с того времени, когда к реке подошли русские.

Имя самого первого пришельца, спустившего на воду лодку, не могло сохраниться, но доподлинно известно, что это было на рубеже XVI и XVII веков. Тогда россияне (в основном жители северных областей: архангелогородцы, пустозерцы, мезенцы, пермяки, пенежане) шли с запада на восток в поисках счастливой доли. Последняя остановка них была на реке Мангазейка, а спустя семь лет уже на Турухане, впадавшем в Енисей. В 1607 году здесь заложили зимовье. Оно быстро выросло в посёлок, к которому по весне собирались промысловики на «ярмангу» со всех концов тайги.

Туруханск был расположен весьма удачно. У его берегов суда легко укрывались от разрушительного ледохода весной, а связь с поселениями на Енисее была проще и надёжнее, чем по Оби и Мангазейке.

Вторым русским поселением на нашей многоводной реке в 1619 году стало зимовье за сотни верст к югу — Енисейское. Эти два поселения (впоследствии — административные центры) пиками вонзались в нехоженую тайгу. Через них шло её освоение.

Реки обеспечивали быстрое и сравнительно лёгкое продвижение людей. Не случайно с первых же лет в Енисейске развивалось судостроение. Иноземный историк Николай Витзен в своей книге писал: «В Енисейске делают очень большие корабли, имеющие верхнюю палубу». Да что там Витзен! Вспомним историю возникновения нашего Красноярска. Отряд Андрея Дубенского, прибыв в Енисейск в 1627 году, на следующий год пошёл вверх по реке уже на судах местной постройки.

Однако мало кому известно, что за четыре года до Дубенского енисейцы отправили речную флотилию на Нижнюю Тунгуску. Народ в ней был как на подбор крепкий, а вёл их Никифор Пенда. Ныне на слуху имена казачьих сотников и десятников, шедших на восток, а об отряде Пенды почти ничего. Произошло это не по чьей-то злой воле. История обычно пишется по документам, официальным записям, а Пенда (он же Панда, Поянда) не служил ни царю, ни Богу. Был он «гулящим» человеком, но не в нашем понимании этого слова. Он был свободен от службы, а посему никаких письменных приказов ему не давали, и письменных отчётов он не писал, потому и в официальных бумагах такого рода следов не оставил.

Первые записи о Пенде встречаются в Енисейске, когда он поверстался на промысел соболя в низовьях Ангары. В дальнейшем он сам сколотил артель, ватагу для промысла в далёких, маловедомых местах по слухам, богатых пушистым соболем. В енисейском архиве сохранилась бумага такого содержания: «... покрутился тот Пенда у меня, Онисима, в Енисейском остроге идти на промысел на Нижнюю Тунгуску реку на три года».

В мангазейских же архивах нашлась и такая запись за 1632 год: «... в Нижней Тунгуске в Пендином зимовье взято ясака...». В переводе на нынешнее летоисчисление, речь идет о 1624 годе, следовательно, Пенда здесь побывал и построил зимовье годом-двумя ранее.

Вот так и устанавливается время отправки Пендиной флотилии в плавание. В нескольких верстах от устья Нижняя Тунгуска зажата крутыми горами, сложенными из разноцветных пластов породы: красных, жёлтых, серых... А под ними прибрежные волны полощут каменные осыпи. Горы на высоту до 20 аршин в глубоких бороздах, оставленных весенними льдами, прокалёнными морозами до железной крепости.

Среди своих сотоварищей Пенда выделялся сметкой, силой и промысловым умением. Представляется он крепким тридцатилетним мужиком с русой бородой. Его авторитет высок, ибо он справедлив, верен слову, никому обид напрасно не чинит.

Сорок человек составили его артель, — по тем временам армия, но особая: все у неё взято в долг, под пушнину — и суда, и тысячи пудов провианта, и промысловое снаряжение, и товары для обмена.

По берегам Тунгуски места дикие. Из темной чащи выходят на водопой звери: сохатые, медведи и живность помельче. Встречается и основной промысловый зверь — юркий соболь.

Представляю, как Никифор Пенда стоял на носу дощаника в армяке, подпоясанный красным кушаком, и неотрывно смотрел на берег. Неожиданно над деревьями появился белый столб дыма. Нетрудно догадаться — там люди... Открылась взор поляна, а на ней несколько чумов. На фоне леса они еле заметны, бегают ребятишки, крутятся собаки, невдалеке табунок оленей. У чумов женщины выделывают шкуры. Мужчины, удивлённые появлением флотилии, столпились возле уреза воды и напряжённо наблюдают за нею. У них за поясами чехлы с ножами, колчаны со стрелами, — но пока никакой враждебности, только любопытство. Ведь такие суда и таких людей они отродясь не видели.

Пенда и его товарищи тоже вглядываются в местных жителей. Разница с теми, которых видели в Труханске, незаметна: черноволосы, сухощавы, среднего роста.

Желая показать свою силу и власть, Пенда командует спутникам выходить на берег. Тунгусы в тревоге отступают к чумам, на тетеву своих луков кладут стрелы...

Пенда медленно подходит к ним, объясняет, что теперь в здешних местах он хозяин, представитель «белого» царя, и что теперь тунгусы и все их угодья с этого дня переходят под государеву руку и они должны платить ясак.

Долго ли, быстро ли шёл разговор, но в конце концов они стали понимать друг друга. Спорить с пришельцами не приходилось: понятно и так, что не с добром они, что сила на их стороне, прогнать невозможно. Нашёлся один, наиболее догадливый, заявивший (чтобы избавиться от непрошеных гостей), что дальше по реке есть ещё тунгусы, у них мехов много, и что он готов пойти в ту сторону, предупредить, чтобы готовили ясак.

Пока Пенда ведёт переговоры, его соратники с местными девками заигрывают, а те отбегают, смеются... Некоторые пришельцы и вовсе по чумам пошли, по мешкам шарить, в нартах с поклажей.

Тунгусы отгоняют наиболее нахальных пальмами — палками с ножами на конце. И в этой суматохе чуть не дошло до смертоубийства. Один, не в меру ретивый пришелец, к девке так пристал, что вконец разозлил тунгуса, было собравшегося уйти вперед гонцом. Схватил он пальму — и на охальника. Тот еле увернулся. Тогда ревнивец выхватил лук и закричал что-то.

Вовремя подбежал толмач:

— Вызывает драться на луках!

— Согласен! — принимает вызов русский. — Поглядим, кто кого. А девку не уступлю!

— Они из лука белке в глаз попадают, окрывеешь, никому не будешь нужен, — предостерегает толмач.

Опешил молодец, кажись, не то оружие выбрал.

— Я из пищали!

— Разным оружием несправедливо, — вмешался Пенда. — Пошёл на коч. Не разводи мне тут войну! Пошёл, пошёл, а то и я начну воевать.

А девка стоит за деревом, прикрывается рукавом кухлянки и посмеивается, — вот и пойми, кто ей больше приглянулся.

А гонца всё же отправили верхом на олене.

На другой день дальше поплыли. На судах только один разговор меж мужиками: какие здешние девки красивые да весёлые. В Туруханске и Мангазее женщин почти нет, вот и истосковались мужики.

День плыли — никого, пустые берега. Второй — никого... Река коварная: то с одной стороны мелководье, то с другой — «тайные» подводные камни. Впереди разведчики в челне выискивают свободную дорогу, чтобы можно было пройти без опаски. Бывает, и к берегу подходят, а там следы от костров. Ушли люди. Ясно, здесь уже побывал гонец.

Однажды разведчики в челне тревожно закричали, повернули обратно, размахивая руками:

— Завал! Нет хода!

В самом узком месте, меж каменных мысов, перегородили реку стволы вековых сосен. Тунгусы заперли дорогу в свои земли, полагая, что это остановит русских, заставит их повернуть обратно.

Растаскивать завал — дело безнадёжное: до морозов не справиться. И Пенда принимает решение зимовать на этом месте, строить на берегу острожек, схорониться за его стенами.

Завели суда в небольшую речку, впадающую в Нижнюю Тунгуску. Позже местные жители назвали её Гулями, от слова «гуля» — изба. Почти через три столетия, в 1913 году, пришла сюда экспедиция этнографов и нашла остатки строений. Самое большое представляло длинный барак, разделённый на две части. Со стороны леса он защищён сплошным заплотом из клетушек с бойницами. Рядом хозяйственные постройки: поварня и баня. К сожалению, строения крепости детально не изучены и по сей день. Но на одну особенность этнографы обратили внимание: ни внутри крепости, ни вокруг не было следов захоронений. Кровопролитных боёв с туземцами не было? Не погибали в отряде от болезней? По тем временам дело небывалое. Обычно вокруг зимовий оставались холмики с могильными крестами. В отряде Пенды, выходит, и смертельных болезней не было.

Пришла зима — время охотничьего промысла. Был он необычно богатым, каждая шкурка — полтора-два рубля. Для крестьянского сына деньги невероятные! За год в наймах можно столько заработать, сколько за двух соболей платят. А тут десятки мешков набили вязанками шкурок, в каждой по сто штук.

Не трудно представить, как первопроходцев пьянило это богатство. Ещё немного добычи — и с долгами можно полностью рассчитаться. И было решено тогда задержаться в этих местах: от добра добра не ищут.

В конце июня, по большой воде, унесло бревна, перегораживающие реку. Можно двигаться разведочным отрядам — лазутчикам.

На третий год из Верхнего Пендинского зимовья пришло сообщение: приток Нижней Тунгуски, река Чечуй, очень близко подходит к неведомой реке, текущей с юга на север и столь же многоводной, как Енисей.

Увёл Пенда на четвёртый год свою ватагу на неведомую реку. Остались на Нижней только три его зимовья. Перед уходом отправил он один коч в обратный путь с четырьмя тысячами соболиных шкурок. С Енисейским Онисимом расплатился.

После волока и выхода на Лену, использовать суда более чем трёхгодичной постройки невозможно. Кончился их срок. Ватага принялась за строительство новой флотилии.

Летом, по чистой воде, подались по течению на север. И вновь вокруг были черные леса, обещавшие богатый промысел. Правда, к северу леса редели. Появились большие участки тундры. И так рекопроходцы добрались о места, где ныне город Якутск — тогда центр обитания местных племен.

Обращает на себя внимание, что в якутской фольклорной истории нет ни слова о войне, о стремлении якутов вытеснить русских со своей земли. Вероятно, Пенда после трёхлетнего житья на Нижней Тунгуске набрался опыта и научился ладить с местными жителями.

... Русские как неожиданно пришли, так неожиданно и ушли. И только спустя четыре года в здешних местах появились казаки из Енисейска. Они и заложили зимовье, выросшее в город Якутск.

Как-то в беседе со своими товарищами Пенда сказал:

— Из тунгусских краёв в Енисей впадает три реки, они бегут поперёк Лены, хотя с ней и не соединяются. На нижней мы были, давайте теперь выйдем на верхнюю, должно быть, с неё недалеко до Енисея. Всё разведаем — разузнаем, а там по Енисею и домой вернёмся, понесёт нас до Туруханска.

Долго ли держали совет рекопроходцы, неизвестно. Однако приняли решение: идти к верховью. Так и началось осуществление гениальной догадки Никифора Пенды.

На шестой или седьмой год от начала своего путешествия дошли до Куленги, ближе всех она подходит к Верхней Тунгуске — Ангаре. Повернули на запад, через бурятские степи, и вновь потрёпанный флот оставили на берегу. Далее двинулись на лошадях и повозках.

На Ангаре в третий раз была заложена речная флотилия, спустили её на воду, и через месяц уже были на Енисее. Так завершилось небывалое в истории плавание по четырем сибирским рекам, узнаны их особенности и возможности для судоходства, для освоения новых земель. Позади осталось пять тысяч вёрст, когда остановились у Енисейского острога.

Сам воевода вышел на берег посмотреть на удачливых промысловиков и чуть не упал от удивления:

— Откуда столько народа? Больше, чем уходило!

Из дальних вояжей всегда возвращались с потерями, а тут — с прибытком. Мужики потупились, а воевода пригляделся:

— Никак с вами бабы!

Путешественники пояснили, дескать, ясырные, пленённые, боем взяты. Закон был такой: «нехристей» в жёны не брать! В плен, как военную добычу, в прислуги — можно.

На другой день обсудили это дело со всех сторон, и была написана енисейскими русскими людьми челобитная: «А без женишек, государь, нам быть никак не мочно».

Через год пришёл из Москвы ответ: «...чтоб крещёных девок и жён из местного населения Сибири выдавать замуж за служивых людей, за кого пригоже».

Правда, ещё до этого ответа в Мангазее шли пир за пирами. Священники местных церквей еле успевали крестить и венчать. А после ответного письма и вовсе все узаконилось.

У Пенды, кроме обстоятельного разговора с енисейским воеводой, состоялся такой же обстоятельный разговор в Мангазее со вторым воеводой Андреем Палицыным, человеком весьма просвещённым. На основе Пендиных рассказов он составил для царя челобитную с подробным описанием открытых земель, о нравах и обычаях проживающих там людей. Правда, при этом и словом не упомянул о Пенде. Будем надеяться, он не по злому умыслу, а просто так было принято.

... Если оглянуться назад и начертить путь Никифора Пенды с сотоварищами, получится огромная петля, притягивающая к России

тысячевёрстный, ранее неведомый, участок Сибири.

В эту петлю в последующие годы входили по воеводским наказам сотники и десятники со своими отрядами, но полностью её никто так и не повторил.

О Пенде в середине XVIII века собрал первые сведения академик Петерургсокй академии И. Миллер, а в последний раз, если я не ошибаюсь, в середине XX века, в журнальной статье писал академик академии наук СССР А. Окладников. За четыреста лет, прямо скажем, не густо. Почти полностью забыли, к сожалению, о Пенде даже на Енисее, откуда он начал свое плавание и где его завершил.

Леонид Щипко.

Петля Никифора Пенды